13 ноября в рамках совместного цикла Университета КГИ и «Полит.ру» «КГИ: идеи и лица» прошла встреча-диалог с психологом и общественным деятелем, президентом фонда «Перспектива», членом Комитета гражданских инициатив Леонидом Гозманом на тему «Менеджеры и вожди – перспективы лидерства в современной России».
Гозман предложил рассмотреть тему лидерства с нескольких точек зрения.
Речь шла именно о политическом лидерстве. По мнению Гозмана, механизм лидерства и, главное, отношение к политическим лидерам – это большая психологическая загадка. В частности, есть тот момент, что лидер нередко получает не только политическую, но и моральную власть над людьми. Или тот момент, что тираны склонны вызывать к своей особе массовое обожание. Чтобы показать, как устроен феномен лидерства, Гозман разбил эту тему на несколько вопросов.
Кому мы отдаем власть
История показывает, что власть отдают самым разным людям. Они могут быть умными и хорошо образованными вроде Джона Кеннеди или троечниками вроде Джорджа Буша-младшего. Они могут быть красивыми и не отвечающими конвенциональным стандартам красоты. Среди них встречаются как блестящие ораторы, так и косноязычные.
Иными словами, важны не столько особенности этих людей сами по себе, сколько особые отношения между ними и теми, кто признает их лидерами. Лидер должен обладать легитимностью. Но имеется в виду не юридическая, а психологическая легитимность. Люди должны признать право человека править. Если они этого не признают, он уже не лидер. Гозман привел в пример Николая II, который, еще оставаясь юридически легитимным государем, де-факто уже потерял психологическую легитимность. С другой стороны, Екатерина Великая психологическая легитимностью обладала, несмотря на то, что, с юридической точки зрения, ее легитимность была сомнительной.
Источники у психологической легитимности могут быть самыми разными. Во-первых, это время (обоснование в духе «так было всегда»). Во-вторых, это может быть личная харизма (в качестве примера Гозман привел Фиделя Кастро). В-третьих, это может быть массовая убежденность в том, что у народа «особый путь», и это узаконивает «особых лидеров». Это также может быть закон, устанавливающий династическую передачу власти или выборную систему.
Зачем человеку политическая власть
По этому поводу Гозман оговорил, что быть политическим лидером очень трудно. Можно было бы предположить, что некоторые руководствуются практическими соображениями – возможностью больше украсть. Но эта возможность дается в сопровождении большого количества неудобств, которые простое желание наживы едва ли смогло бы перевесить. В некоторых странах воровать опасно. Кроме того, политическое лидерство означает полное отсутствие приватности. Это и постоянный риск прослушки телефонных разговоров, и постоянная угроза скандалов. Наконец, у политического лидера нет и не может быть свободного времени.
Тем не менее, люди стремятся во власть до такой степени, что зачастую желающих стать лидером больше, чем позиций для лидерства. Гозман считает, что есть две ключевые мотивации: компенсация низкой самооценки и самоактуализация. В первом случае привлекает, прежде всего, высокий статус, благодаря которому любой человек, находящийся в нем, автоматически перестает чувствовать себя лузером. Во втором случае человеком движет потребность реализовать потенциал, который не умещается в прочие виды деятельности. Это может выражаться как скука или как ощущение миссии, однако общее в этом то, что человек, с одной стороны, больше того, что его окружает, а с другой стороны, у него есть чувство личной ответственности перед историей.
Что нам обещают лидеры
«Лидеры говорят о каких-то целях, которые они будут достигать, - сказал Гозман. – Как было в одной из программ Билла Клинтона: к концу моего срока каждый американский ребенок начиная с 12 лет будет иметь свободный доступ в интернет. "Я вам это обещаю", - говорил Клинтон американскому народу. А король Генрих IV сказал, что его цель состоит в том, чтобы по воскресеньям у каждого французского крестьянина в горшке была курица. Это его цель, и он ее декларировал. Более того, он проверял, получилось это или нет. А можно пообещать что-то красивое и большое. Можно сказать, что мы везде установим коммунизм. Или везде установим ислам, например. Или – мы встанем с колен. Или – мы будем защищать свободу везде, где бы она ни подвергалась угрозе (это сказал Джон Кеннеди)».
Все эти цели, пояснил Гозман, делятся на достижимые и недостижимые. Например, нельзя везде установить коммунизм, а обеспечить интернет можно. Можно обеспечить независимость своей области от метрополии. Каталония почти добилась независимости. Возможно, независимости когда-нибудь добьется Шотландия. Словакия в свое время стала независимой от Чехии. Это достижимые цели.
Кроме того, цели бывают конкретными и абстрактными. Это определяется тем, можно ли измерить результат целенаправленной работы. Например, наличие интернета или еды можно проверить и измерить, в то время как вставание с колен и мировой коммунизм неизмеримы. Гозман резюмировал, что подконтрольная гражданам конкурентная власть должна ставить конкретные, то есть измеряемые и проверяемые, достижимые цели. Авторитарная власть склонна ставить цели неизмеримые и настолько абстрактные, что по мере надобности они с легкостью могут видоизменяться, адаптируясь к политической повестке. Впрочем, Гозман оговорил, что красивыми мессианскими целями и пропагандой не брезгует никакая власть. Вопрос только в том, какого плана целеполагание преобладает.
В отличие от целей, средства их достижения декларируются не всегда. Разговоры о средствах больше присущи конкретному и измеряемому целеполаганию и, как правило, свойственны лидерам, которых выбирают на конкурентной основе. Из этого следует, что формулирование целей в обещании важнее, чем упоминание средств. В принципе, если политическая сила убеждает людей в необходимости достичь заявленную цель, какой бы абстрактной она ни была, люди с готовностью будут ради этого терпеть лишения.
О чем мы договариваемся
Любые отношения между народом и политическим лидером предполагают наличие некоего негласного контракта. Важно, что этот контракт, с одной стороны, обязательно присутствует, а с другой стороны, нигде не зафиксирован, следовательно, он может со временем меняться. Например, в самом начале президентства Владимира Путина было много разговоров о том, что между ним и гражданами существовала договоренность: его пребывание у власти должно привести к тому, чтобы вместо хаоса наступило благополучие. Но затем постепенно контракт морфировал: благополучие сменилось величием.
Это одна сторона негласности контракта. Другая сторона в том, что исполнение этого контракта можно интерпретировать по-разному. Этим объясняется тот момент, что к концу правления лидера, которого первоначально принимали с восторгом, в нем разочаровываются. Это связано и с тем, что лидер и граждане могут по-разному оценивать результаты. Гозман привел в пример Егора Гайдара, который гордился тем, что, будучи у власти, он и его команда предотвратили гражданскую войну, голод и распад страны. Граждане не ставят ему этого в заслугу, так как даже не знали о таких рисках, а критикуют на основании того, что им известно.
Еще контракт может быть нарушен, и за его нарушение следуют санкции. Главным образом, санкции состоят в том, что народ позволяет свергнуть нарушившую контракт власть. Нарушением контракта обычно становятся действия, которые рассматриваются как недопустимые и, следовательно, лишающие лидера легитимности. Таким событием стало кровавое воскресенье: Николай II после этого потерял легитимность, потому что нельзя стрелять по людям. Аналогичным образом потерял легитимность президент Сирии Башар Асад, когда он начал бомбить города. Для Ельцина нарушением контракта стала чеченская война. Это отчасти стало причиной того, что его уход из власти произошел раньше, чем ожидалось, и был спланирован гораздо хуже, чем мог бы быть.
А, например, Владимир Жириновский, отметил Гозман, - самый честный политик страны, потому что последовательно следует негласному контракт: он с самого начала обещал валять дурака и развлекать публику, и он это выполняет.
С другой стороны, народ в ряде случаев тоже может нарушать контракт – по крайней мере, так лидер может трактовать действия своей политической базы.
Менеджеры и вожди
Противопоставляя «менеджеров» и «вождей», Гозман имел в виду некоторую абстракцию, отталкиваясь от которой можно классифицировать лидеров. В чистом виде, подчеркнул он, ни то, ни другое не существует, однако в каждом случае возможно преобладание тех или иных признаков.
«Менеджер, - объяснил Гозман, - это человек избираемый, то есть нанимаемый для решения определенного исчерпывающего списка задач. И он имеет исчерпывающий список средств для этого – финансовые средства, властные полномочия и так далее. Выйти за рамки невозможно в принципе… Эти представления восходят к Гоббсу, к Руссо.
А вождь – это человек, который не имеет в пределе вообще никаких обязательств перед подведомственным народом. Он идет, куда хочет, он знает, что ему нужно, он от Бога или еще откуда-нибудь. Чем менее эффективна власть, чем более она авторитарна (это часто совпадает), тем с большей степенью вероятности мы видим вождей.
Но на самом деле такой полярности не бывает. На самом деле в политике нет "эффективного менеджера", который не был бы чуть-чуть вождем. Хотя бы потому, что даже самый холодный технократический менеджер является вождем для своей команды... Нет и вождя, который бы не был хотя бы частично менеджером. У Гитлера был штаб, были нормальные генералы, иначе бы вообще ничего не получилось».
Что лидеры нам дают
Речь идет не о фактических результатах деятельности (выполнении обещаний), а о непосредственном удовлетворении определенных эмоциональных потребностей. Прежде всего, как сказал Гозман, это «трансляция наших мыслей вслух». Имеется в виду, что лидер выступает в качестве рупора для своего электората. Высказывание просто одного человека из множества, скорее всего, никто не услышит. Если то же самое скажет лидер, его услышат все за счет его положения.
Легитимный лидер также должен повышать самоуважение. Если лидер ближе к статусу вождя, чем менеджера, то важным его ресурсом становится приписываемая любовь к подопечным. Также лидер может быть давать возможность для перераспределения ответственности. Гозман описал это как чувство единения с высшей силой и привел в пример Гитлера, который пообещал избавить людей от «химеры совести».
Что с этим делать
Преклонение перед вождями, оговорил Гозман, и наделение их неограниченными полномочиями может показаться патологией, но «нельзя объявлять патологией то, что свойственно преобладающему числу людей». Тем не менее, более здоровой ситуацией он считает случай, когда в лидере преобладает менеджер. Соответственно, надо понять, какие инструменты заставляют лидера быть, в первую очередь, менеджером.
Во-первых, это закон, который ограничивает произвол вождя. Во-вторых это свобода слова, то есть положение дел, при котором каждый может высказаться сам сколь угодно громко: тогда потребность в том, чтобы за человека говорил вождь, снижается. В-третьих, необходимо поддерживать картину мира сложной, потому что упрощенная черно-белая картина мира – это обязательная характеристика правления вождя. В-пятых, от вождей спасают человеческие отношения между людьми: это избавляет людей от нужды инвестировать свою любовь в лидера и рассчитывать на любовь с его стороны. В-шестых, необходимо человеческое достоинство, так как при его наличии самооценка не будет зависеть от вождя, и лидер, опять же, не получит чрезмерных полномочий.
